Золотой теленок - Страница 44

-- Торговаться я не стану, -- вежливо сказал Остап, -- но вот соседи... Как они?

-- Прекрасные люди, -- ответил Васисуалий, -- и вообще все удобства. И цена дешевая.

-- Но ведь они, кажется, ввели здесь телесные наказания?

-- Ах, - сказал Лоханкин проникновенно, - ведь в конце концов кто знает? Может быть, так надо. Может быть, именно в этом великая сермяжная правда.

-- Сермяжная? -- задумчиво повторил Бендер. - Она же посконная, домотканая и кондовая? Так, так. В общем, скажите, из какого класса гимназии вас вытурили за неуспешность? Из шестого?

-- Из пятого, -- ответил Лоханкин.

-- Золотой класс. Значит, до физики Краевича вы не дошли? И с тех пор вели исключительно интеллектуальный образ жизни? Впрочем, мне все равно. Живите, как хотите. Завтра я к вам переезжаю.

-- А задаток? - спросил бывший гимназист.

-- Вы не в церкви, вас не обманут, -- веско сказал великий комбинатор. -- Будет и задаток. С течением времени.

ГЛАВА XIV. ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Когда Остап вернулся в гостиницу "Карлсбад" и, Отразившись несчетное число раз в вестибюльных, лестничных и коридорных зеркалах, которыми так любят украшаться подобного рода учреждения, вошел к себе, его смутил господствующий в номере беспорядок. Красное плюшевое кресло лежало кверху куцыми ножками, обнаруживая непривлекательную джутовую изнанку. Бархатная скатерть с позументами съехала со стола. Даже картина "Явление Христа народу" и та покосилась набок, потерявши в этом виде большую часть поучительности, которую вложил в нее художник. С балкона дул свежий пароходный ветер, передвигая разбросанные по кровати денежные знаки. Между ними валялась железная коробка от папирос "Кавказ", На ковре, сцепившись и выбрасывая ноги, молча катались Паниковский и Балаганов.

Великий комбинатор брезгливо перешагнул через дерущихся и вышел на балкон. Внизу, на бульваре, лепетали гуляющие, перемалывался под ногами гравий, реяло над черными кленами слитное дыхание симфонического оркестра. В темной глубине порта кичился огнями и гремел железом строящийся холодильник. За брекватером ревел и чего-то требовал невидимый пароход, вероятно, просился в гавань.

Возвратившись в номер, Остап увидел, что молочные братья уже сидят друг против друга на полу и, устало отпихиваясь ладонями, бормочут: "А ты кто такой? "

-- Не поделились? - спросил Бендер, задергивая портьеру.

Паниковский и Балаганов быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них приписывал весь успех себе и чернил действия другого. Обидные для себя подробности они, не сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количество деталей, рисующих в выгодном свете их молодечество и расторопность.

-- Ну, довольно? -- молвил Остап. -- Не стучите лысиной по паркету. Картина битвы мне ясна. Так вы говорите, с ним была девушка? Это хорошо. Итак, маленький служащий запросто носит в кармане... вы, кажется, уже посчитали? Сколько там? Ого! Десять тысяч! Жалованье господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы. Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили деньги? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.

-- Я хотел честно, -- сказал Балаганов, собирая деньги с кровати, -- по справедливости. Всем поровну -- по две с половиной тысячи.

И, разложив деньги на четыре кучки, он скромно отошел в сторону, сказавши:

-- Вам, мне, ему и Козлевичу.

-- Очень хорошо, -- заметил Остап. - А теперь пусть разделит Паниковский, у него, как видно, имеется особое мнение.

Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азартом. Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнил пальцы и без конца переносил бумажки с места на место, будто раскладывал большой королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна-большая, из чистых, новеньких бумажек, вторая-такая же, но из бумажек погрязнее, и третья -- маленькая и совсем грязная.

-- Нам с вами по четыре тысячи, -- сказал он Бендеру, -- а Балаганову две. Он и на две не наработал.

-- А Козлевичу? - спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.

-- За что же Козлевичу? -- завизжал Паниковский, -- Это грабеж! Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича.

-- Все? -- спросил великий комбинатор.

-- Все, - ответил Паниковский, не отводя глаз от пачки с чистыми бумажками. -- Какой может быть в этот момент Козлевич?

-- А теперь буду делить я, - по-хозяйски сказал Остап.

Он, не спеша, соединил кучки воедино, сложил деньги в железную коробочку и засунул ее в карман белых брюк.

-- Все эти деньги, -- заключил он, -- будут сейчас же возвращены потерпевшему гражданину Корейко. Вам нравится такой способ дележки?

-- Нет, не нравится, -- вырвалось у Паниковского.

-- Бросьте шутить, Бендер, -- недовольно сказал Балаганов. -- Надо разделить по справедливости.

-- Этого не будет, -- холодно сказал Остап. -- И вообще в этот полночный час я с вами шутить не собираюсь. Паниковский всплеснул старческими лиловатыми ладонями. Он с ужасом посмотрел на великого комбинатора, отошел в угол и затих. Изредка только сверкал оттуда золотой зуб нарушителя конвенции.

У Балаганова сразу сделалось мокрое, как бы сварившееся на солнце лицо.

-- Зачем же мы работали? - сказал он, отдуваясь. -- Так нельзя. Это... объясните.

-- Вам, -- вежливо сказал Остап, -- любимому сыну лейтенанта, я могу повторить только то, что я говорил в Арбатове. Я чту Уголовный кодекс. Я не налетчик, а идейный борец за денежные знаки. В мои четыреста честных способов отъема денег ограбление не входит, как-то не укладывается. И потом мы прибыли сюда не за десятью тысячами. Этих тысяч мне лично нужно по крайней мере пятьсот.